«В каком-то смысле наследием Золотой Орды было Казанское ханство, но и оно отстоит от империи на полтора века»
«Башкиры вступили в состав русского государства с особыми условиями»
— В «Сердце пармы» есть отсылка к началу завоевательного похода Ивана III на Казанское ханство. Нет ли у вас идеи написать роман об этом сюжете, как некое продолжение «Сердца пармы»?
— «Сердце пармы» я написал очень давно (начал в 1995 году и закончил в 2000-м), и мне неинтересно возвращаться к материалу, который для себя я уже пережил. Так что продолжения романа не будет. Взаимоотношения Казанского ханства и Московской Руси — великолепный исторический сюжет, но уже не мой. Об этом я давно сказал все, что хотел, и в романе «Сердце пармы», и в книге «Вилы».
— А какую роль, на ваш взгляд, сыграла Золотая Орда в становлении Российской империи?
— Золотая Орда отделена от Российской империи четырьмя столетиями. Конечно, монгольское иго заложило какие-то основы русского понимания власти, но это было слишком давно. В каком-то смысле наследием Золотой Орды было Казанское ханство, но и оно отстоит от империи на полтора века. А вот полукочевая государственность, безусловно, наследие Орды. Хотя Орда была равнодушна к религиям — хоть к христианству, хоть к исламу. Но христианство не сочеталось с полукочевым образом жизни, а ислам вполне сочетался.
Об этих вещах я рассуждал в книге «Вилы» на примере башкир (в целом книга посвящена Пугачевскому бунту). Башкиры воевали с русским государством от времен царя Алексея Михайловича до времен императора Павла I. И это были настоящие жестокие войны со сражениями войск и десятками тысяч жертв. Дело в том, что башкиры вступили в состав русского государства с особыми условиями. Условия такие: свобода ислама, общинное землевладение, местное самоуправление и полукочевой образ жизни. Разумеется, государство обмануло. Башкир зачислили в сословие крестьян, а крестьяне ни на что не имели прав. И башкиры восстали. Они дрались с государством почти 200 лет — вплоть до объявления собственного ханства и отделения от России. А Россия не смогла их победить, усмирить. И тогда нашла башкирам особое место в структуре империи. Башкир всем народом превратили в Башкиро-мещеряцкое иррегулярное казачье войско. То есть переписали в казачье сословие. В качестве казаков башкиры могли свободно пользоваться теми правами, за которые и боролись.
Это потрясающий факт в истории нашей страны. Борьба башкир не позволила России превратиться в колониальную империю западного образца. И в передрягах ХХ века Россия не развалилась на две половинки — русскую и тюркскую, как разваливались европейские сверхгосударства. Значит, можно жить вместе в мире, соблюдая права ближнего.
Эти события наводят на размышления о сути империи. Империя состоит из разных частей, и каждой из них запрещено что-то свое. Крестьянам — личная свобода, казакам — социальный лифт, татарам — национальная государственность, и так далее. Империю объединяют разные несвободы. Но империя — гибкая система, она манипулирует своими составляющими, чтобы добиться желаемого результата. А когда для всех запреты одинаковы, то это уже даже не империя, а просто тупая деспотия. Если империя — устаревший формат, то подобная деспотия вообще архаика.
«Самая простая концепция гласит, что история — это воля правителей. Но распад СССР — слишком масштабное событие, чтобы его осуществил один человек»
«СССР был построен на неправильном понимании человека»
— Вы как-то сказали, что Россия не ценит себя, не пытается узнать себя и переосмыслить на уровне нового времени. Но разве сегодня не происходит той самой попытки переосмыслить себя?
— Ни в коем случае. Деградация не переосмысление, даже если мы называем ее возвращением к истокам. Для переосмысления нужна новая позиция, а никакой новой позиции у нас нет. Возьмем для примера развал Советского Союза. Мы до сих пор не понимаем, почему Союз рухнул. Для объяснения этого события можно использовать разные концепции истории. Их много.
Самая известная концепция заключается в том, что история — это воля бога. Но такое объяснение гибели Советского Союза неубедительно. Самая простая концепция гласит, что история — это воля правителей. Но распад СССР — слишком масштабное событие, чтобы его осуществил один человек. Раньше нам насаждали убеждение, что история — это борьба классов по Марксу. Но СССР развалила не борьба крестьян с рабочими. Есть концепция Льва Толстого, что история — это роевое движение народов. Но народы СССР бездействовали и даже незадолго до распада проголосовали за сохранение СССР. Есть концепция Льва Гумилева, что история — это всплески пассионарности. Но пассионарность — всегда воля, а СССР распадался безвольно. Есть экономическая концепция, что история — это результат развития производительных сил. Но Советский Союз не исчерпал своих сил и мог существовать еще лет 40, не меньше. В общем, у нас нет концепции истории, которая объяснила бы гибель СССР, значит, нет и переосмысления.
Имеются еще две теории о сути исторического процесса. Одна теория — постмодернистская. Она заключается в том, что никакой истории нет, а есть бесконечное вранье об одном и том же сюжете. Эту теорию разрабатывали Фоменко и Носовский в своей «Новой хронологии». Такая позиция хороша тем, что ничего вообще не надо объяснять. И есть теория Ричарда Докинза, которая утверждает, что история — борьба информационных комплексов. Вот она-то как раз и объясняет причину падения СССР. Очень сильно упрощая, можно сказать, что «по Докинзу» СССР развалился, потому что людям просто стало скучно жить по-советски, захотелось как на Западе. Эту теорию я использовал в своем романе «Пищеблок». И «по Докинзу» понятно, почему мы вдруг рванули обратно в СССР. По «Пищеблоку» это тоже понятно.
В общем, повторюсь, для переосмысления нужна идейная позиция. А ее нет. И потребности в ней у общества тоже нет. Поэтому торжествует энтропия.
— А для российского человека развал СССР был хорошим или плохим исходом?
— Государства не разваливаются сами по себе. Они разваливаются тогда, когда уже нежизнеспособны. А то, что нежизнеспособно, должно уходить с исторической арены. Безусловно, в определенный период Советский Союз был в состоянии конкурировать, но в конце 80-х годов уже все умерло.
Увы, СССР был построен на неправильном понимании человека. Считалось, что человек — он изначально хороший, что работа — это радость, что идея важнее достатка, что коллектив всегда прав и так далее. Такие мифологемы не соответствовали природе человека и общества. СССР упрямо перестраивал эту природу, проще говоря, ломал об колено. Главными инструментами ломки были принуждение и идеология. А капитализм просто использовал несовершенство человека для создания общественного блага. Инструментами были политика и право. СССР как бы говорил человеку: люби государство, работай много, а получай мало, чтобы твои деньги шли на нужды государства. А капитализм говорил другое: работай сколько хочешь, но чем больше получишь, тем больше государство заберет у тебя, а ты не люби государство, чтобы оно тебя боялось и отдавало твои деньги обществу.
Меняя советскую модель жизни на буржуазную, мы меняли идеализм на реализм. Реализм некрасивый, но живем-то мы в реальности, а не в идеале.
— Можно ли говорить, что сегодня делаются попытки вернуться в СССР, хотя бы на уровне символов, то же возрождение пионерии? Реально ли возродить Советский Союз?
— Эта попытка нелепа. Мы возрождаем не СССР, а мертвый СССР. Как в «Игре престолов» — «что мертво, умереть не может!» Настоящий СССР, живой, — он без частной собственности, без свободы передвижения, без товарного изобилия и без интернета. Оно нам надо?
— А как вы относитесь к установке памятников Сталину в России, как это недавно произошло на территории частной школы в Набережных Челнах, о чем писали федеральные медиа?
— Это махровая глупость. Спорить с ней — словно возвращаться в ситуацию демшизы конца 80-х годов. Надоедает талдычить об очевидном. Сталин — людоед, а людоедам памятники не ставят.
Памятник Иосифу Сталину в Набережных Челнах
«Нужно, чтобы власть отцепилась со своими великими целями и великими предками»
— Я знаю, что вы плохо относитесь к милитаризации общества. Можно ли обойтись без этого в текущих условиях?
— Держать общество в узде можно двумя способами: когда обещаешь блага или когда потворствуешь недостаткам. В будущие блага общество уже объективно не верит, остается лишь потворствовать недостаткам. А недостатки общества проистекают из его комплекса неполноценности. Милитаризация — это удовольствие для комплекса неполноценности. Других удовольствий у власти для нас нет. Печально, что нам и этой радости хватает.
В общество вдолбили лозунг «Можем повторить!». Он антиисторичен, потому что история не повторяется, иначе ее и не было бы. Какие-то фазы истории могут быть похожи, но схожесть не повторение. Собственно, я об этом и написал роман «Тени тевтонов», когда повторение оказывается путем к Сатане, потому что путь к Богу — движение вперед.
— К какой культуре мы идем в таком случае?
— Парадоксальным образом наша деградация не имеет цели. Обычно деградация направлена к какому-то идеалу: мы возвращаемся к рабовладельческому строю, или возвращаемся к общине, или переходим на палки-копалки и каменные топоры. Хотелось бы знать, к чему готовиться. Но нам такой определенности не дают. Мы деградируем бессистемно.
— Когда-нибудь у нас будет…
— Цель деградации?
— Я хотела спросить о демократии…
— Надеюсь, что да. Потому что это самая успешная форма организации общества. Как говорил Черчилль, демократия — вещь отвратительная, но ничего лучше нет.
— Что для этого нужно сделать?
— Нужно, чтобы власть оставила общество в покое. Чтобы люди начали жить так, как они хотят: начали зарабатывать деньги, учиться, развлекаться, общаться. Нужно, чтобы власть отцепилась со своими великими целями и великими предками. Тогда жизнь сформируется так, как должно, то есть оптимальным образом. А потом можно будет подумать о целях и предках.
— Помнится, вы говорили, что нарочно не выезжали за рубеж, чтобы не разочароваться в России. Не разочаровались?
— Я и не был особо очарован Россией. Любовь к родине не мешает трезвому взгляду. И знакомство с жизнью Запада дает понимание, что все наши споры о свободе, империи, власти и так далее — просто изобретение велосипеда. На все эти вопросы уже даны ответы, и ответы подтверждены практикой. Пользуйтесь, если хотите. А Запад думает о совсем других вещах. Он бьется над проблемой бесконечной энергии. Он изучает взаимодействие реала и виртуала. Он испытывает возможности метамодерна. Ему неинтересны войны и вожди, как взрослому человеку неинтересно играть в казаки-разбойники. И мне неинтересно, я тоже уже взрослый.
— Насколько вам сейчас комфортно жить в России?
— Вообще некомфортно.
— Может, уехать?
— Нет, а почему я должен уезжать?
— За свободой…
— Лично я и так свободен.
